Реферат: Экономическая наука в эпоху трансформации
(Историко-методологический аспект)
Процесс социально-экономических изменений в бывших социалистических странах,получивший название трансформационного, затронул все стороны жизни общества.Активную роль в этом процессе играла общественная наука. В информационный векона получила большие возможности влиять на представления и действия людей и темсамым воздействовать на трансформацию, но и трансформация в свою очередьбросила вызов науке, стала фактором, повлиявшим на ее развитие. В этом сложноми противоречивом взаимодействии социального знания и социальнойдействительности экономическая наука оказывается на переднем плане.
Сегодня, после десяти лет реформ, и общество, и экономисты чувствуютнекоторое разочарование в том, как экономическая наука отреагировала на вызовпоследнего десятилетия XX века. Оптимизм первых лет трансформации, когдаказалось, что «правильная» западная наука, чей авторитет не впоследнюю очередь подкреплялся результатами, достигнутыми западными странами,использовавшими результаты экономического анализа в экономической политике,сменился более трезвой оценкой возможностей экономической науки влиять напроцесс трансформации. Причем речь идет как об адекватности накопленногоаналитического арсенала поставленным в ходе трансформации задачам, так и о том,какие из множества существующих в экономической науке концепций выступили отлица всей науки и почему это произошло. Поставленная таким образом проблематребует специального рассмотрения, выходящего за рамки журнальной публикации,поэтому остановлюсь лишь на некоторых ее аспектах.
Прежде всего несколько замечаний, касающихся методологии. Наиболее признаннаясовременная методологическая схема предполагает, что экономическая наукапризвана изучать и описывать мир экономики, т.е. выявить существующие в немзакономерности. В этом и состоит аналитическая функция, составляющая еесодержание. Но наука не остается бесплодным знанием, ее достижения используютсяполитиками. Последние ставят социально-экономические цели, способы достижениякоторых предлагают экономисты. Экономическая наука трактуется, таким образом, синструменталистских позиций, т.е. как набор инструментов, к которому могутобращаться политики при решении тех или иных задач. Хотя подобная схема далекаот действительности, она отражает наиболее сильную методологическую позицию,впервые последовательно и четко сформулированную в конце XIX века Дж.Н. Кейнсом(отцом знаменитого экономиста).
Эта схема, очевидно, предполагала строгое разграничение областианалитической (теоретической) и практической и, соответственно, позитивного инормативного знания, т.е. экономической науки в собственном смысле и экономическойпрактики-политики. Проблема оценки теории сводилась в рамках данной схемы коценке ее логики, а также большей или меньшей по своему охвату эмпирическойпроверке ее предпосылок, утверждений и/или выводов. Сложность осуществленияэмпирической оценки указанных составляющих теории порождала стремлениепредложить некоторые компромиссные критерии. Так, в качестве критерия оценкитеории как целого было предложено качество прогнозов, сделанных на ее основе.Эту позицию отстаивал М. Фридмен в своем знаменитом эссе 1953 года [I].
Следует подчеркнуть, что одним из фундаментальных предположений, на которомбазировалась подобная методологическая схема, была предпосылка о полномотделении экономической науки как специфической области деятельности от среды,в которой она существует, а в конечном счете процесса роста знания от процессасоциально-экономического развития. Разумеется, реальное развитие экономическойнауки не вписывалось в строгие рамки методологической схемы: сомнительные сточки зрения эмпирических фактов концепции не отбраковывались, а, скорее,уходили в тень, чтобы позже напомнить о себе в изменившихся условиях;экономисты, формулируя свои концепции, не оставались в рамках строгих терминов,а использовали неоперационные, нечеткие и неопределенные понятия, придаваясвоим концепциям «литературную» форму (например [2]), причем«литературность» была характерна практически для всех концепций, заисключением относящихся к чистой математике. Важно подчеркнуть, что«литературность» — не злая воля или результат недостаточнойподготовленности, а следствие «погруженности» экономической науки каквида деятельности в реальные социально-экономические процессы.
Факт взаимовлияния экономической науки и ее окружения с особой остротойпроявляется в некоторые периоды истории, к каковым, безусловно, относитсяпериод трансформации. Некоторые аспекты влияния социально-экономическихпроцессов на экономическую науку и воздействия экономических идей наэкономические реалии в связи с процессом трансформации будут рассмотрены ниже.Попытаемся также понять, каким направлениям развития экономической науки можетспособствовать противоречивый опыт трансформации.
Во взаимодействии экономической науки и реальности, которую она призванаотражать, решающее значение имеют два обстоятельства: во-первых,существование так называемого явления рефлексивности [З], во-вторых,социальный характер производства экономического знания. Рефлексивностьпредполагает, что участники экономических процессов способны обдумыватьситуации, складывающиеся в экономике, реагировать на них изменением типа своегоповедения, причем в зависимости от своих представлений о реакции другихучастников, в том числе политиков и экономистов. Очевидно, что это явлениеоказывается особенно значимым при рассмотрении процессов в условияхнеопределенности. Применительно к рынку капитала явление рефлексивности былопроанализировано еще Дж.М. Кейнсом. Он описывал поведение инвесторов, которые,осознавая ограниченность и несовершенство собственного знания, ориентируются наповедение друг друга, пытаясь тем самым оценить тенденции, складывающиеся нарынке1 [4]. Оказалось, что в таком случае рынок капитала подверженпостоянным и неизбежным колебаниям, причины которых — в особенностях психологииэкономических агентов в условиях ограниченности знания и неопределенности. Еслимы пытаемся в качестве действующих на социально-экономической арене лицрассматривать и экономических агентов, и политиков, принимающих экономическиерешения2, и экономистов, влияющих на тех и на других, тоэкономическая наука уже не может быть отделена от экономической реальности. Этоозначает, в частности, необходимость отказаться от рассмотрения экономическойполитики как разработки некоторого плана, а экономической науки — какбесстрастного поставщика инструментов его реализации.
Разумеется, речь идет не об отказе от методологии, построенной на идееразграничения субъекта и объекта анализа и предполагающей эмпирическую проверкуположений экономической науки, а о признании того, что существуютобстоятельства, побуждающие относиться к соответствующим процедурам с большойосторожностью. Это особенно важно, когда мы сталкиваемся с глубокимисоциально-экономическими преобразованиями, хотя бы уже потому, чтоэкономическая наука и ее представители оказываются вовлеченными в формированиеобщественных представлений как о необходимости перемен, так и о путях ихосуществления. Более того, они интерпретируют полученные в ходе реформрезультаты и предлагают дальнейшие шаги по их реализации, короче говоря,«история, общество и содержательная экономическая наука оказываютсяважнейшими игроками на трансформационном поле» [5]. При этом значимымиоказываются не только содержательная сторона тех или иных экономическихконцепций, но и политические пристрастия ее приверженцев, а также риторическиеприемы, которыми они пользуются. Показательно, что в спорах по поводу стратегииреформ даже среди профессионалов широкое хождение получили такие эмоциональноокрашенные и содержащие нормативные элементы термины, как «шоковаятерапия» (в самом этом термине заложена неизбежность болезненных дляобщества, но ведущих к улучшению его положения мер). В дискуссияхиспользовались аргументы типа «нельзя перепрыгнуть пропасть в двапрыжка», «естественные устремления собственников решат проблемуэффективного использования ресурсов», «весь цивилизованный мирследует тому, что мы рекомендуем», «новое должно вызреть»,«западные рецепты России не подходят» и т.д.
Символическим оказалось и само использование термина, обозначающего процессперехода от плановой экономики к рыночной. Термин «transition»(переход) обычно употребляется теми, кто рассматривает реформы как переход отплановой экономики к некому заранее определенному желательному состоянию.Термин «transformation» (преобразование) употребляют, скорее, те, ктопредставляет реформы как открытый процесс изменений, для которых может бытьопределен лишь общий вектор, а результаты остаются неизвестными.
На появление и распространение нового экономического знания большое влияниеоказывает его производство как общественный процесс; применительно к странам, вкоторых до недавнего времени здание экономической науки строилось на вполнеопределенной идеологической базе, — также пути и способы проникновенияэкономических идей из-за рубежа. И здесь мы обращаемся ко второму из указанныхвыше моментов.
Сегодня процесс производства экономического знания имеет квазиобщесгвенный иконвенциональный характер. Как показывает вся история развития экономическойнауки, однозначная и объективная оценка истинности теории крайнезатруднительна, а окончательный приговор ей практически никогда не выносится.Во всяком случае сторонники теории, эмпирическая достоверность которой оказаласьсомнительной, всегда имеют возможность сослаться на «прочие равныеусловия», т.е. попытаться отнести неудачу на счет изменившихся исходныхусловий и тем самым «спасти» ее.
Трудности, связанные с эмпирической проверкой экономических теорий, невозможностьпостановки чистого эксперимента и строгого определения исторических рамок, вкоторых та или иная теория применима, — все это приводит к тому, что, какправило, научный дискурс оказывается несвободен от нормативных элементов ириторики. Можно сказать, что недостаточная убедительность критериевкомпенсируется ссылками на признанные авторитеты и эмоциональной силой доводов.При этом убедительность позиции зависит не только от качества аргументации, нои от характера аудитории.
Экономическое знание сегодня производится в тех научных и учебных центрах,где доминирует определенная позиция, задающая границы возможного новаторства инаправление поиска. Можно сказать, что в производстве новых идей действуютгрупповщина и конформизм. В эволюционной экономике существует понятие«path dependence», означающее, что выбор в каждый данный момент взначительной мере зависит от прошлого и в свою очередь способствует поддержаниюнамеченной колеи развития. Это понятие вполне применимо к росту экономического знания:ученые, принадлежащие к определенной научной школе, занимаются исследованиями врамках принятой этой школой парадигмы и своими работами ее укрепляют. Отсюда,если в большинстве университетов и исследовательских центров на Западе, ипрежде всего в США, mainstream economics занимает господствующиепозиции, то эта ситуация, скорее, воспроизводится, чем подвергается пересмотру.Ирония состоит в том, что хотя большинство экономистов mainstream«привержены принципам laissez-faire, исходят из суверенитетаиндивида, конкуренции, академическая экономическая наука в наше времячрезвычайно несвободна в выборе» [б]. Иными словами, люди, отстаивающиеидеи laissez-faire в экономике, в отношении «рынка»экономических идей проявляют себя, скорее, как монополисты и олигополисты.
Что касается потребления продукта экономической науки, то оно имеет преждевсего общественный характер (хотя не только). Действительно, практическиерекомендации, касающиеся регулирования, могут использовать толькосоответствующие органы управления. Однако это не означает, что производствоэкономических идей действительно ориентировано на общество в целом, от имени ив интересах которого должна осуществляться политика. Как отмечает Дж.Бьюкеннен,экономист-практик, ориентирующийся на все общество, вряд ли найдет спрос насвой товар [7]. Этот товар будет востребован, если окажется полезным некоторымвлиятельным группам, или коалициям. Причем, как известно из работ М. Олсона[8], влиятельны вовсе не самые многочисленные, а относительно небольшие, носпособные к организованным действиям группы. Следовательно, процесс ипроизводства, и потребления обществом экономического знания проходит некоторуюфильтрацию: теоретическое знание фильтруется научным сообществом, причем не вцелом, а отдельными его группами; на практическое же знание существенноевлияние оказывают политические и экономические коалиции. Специфические чертыэтот процесс приобретает тогда, когда он оказывается соединенным с процессомпроникновения новых идей из-за границы.
Процесс взаимопроникновения идей между различными национальными школами —явление, характерное для всей истории экономической мысли. Достаточно вспомнитьобмен идеями между А. Смитом и физиократами в XVIII веке, распространение идейисторической и классической школ в Америке в XIX веке, марксизма в России ит.д. В случае, когда этот процесс происходил естественным, эволюционным путем,он предполагал, что некоторые местные идеи «прививались» киностранным, делая последние более привлекательными для местного научного сообщества.Иначе дело обстоит в случае, когда изменение господствующей парадигмыоказывается результатом политических событий, как было, например, в Россиипосле Октябрьской революции или в странах народной демократии после Второймировой войны. В обоих случаях марксистская политэкономия добилась победы внауке политическим способом.
Во многом с политическими обстоятельствами связана быстрая победа тойсовокупности идей, которую сегодня принято называть Вашингтонским консенсусом3,в странах, совершивших поворот от социализма к капитализму или вернувшихся ккапитализму после относительно непродолжительного социалистическогоэксперимента. Так, в Чили до прихода к власти А. Пиночета идеи подобного родасуществовали как некий интеллектуальный анклав и имели немногих сторонниковсреди чилийских экономистов, а после — поддержка была уже не нужна, так какобеспечивалась властью. Сторонники Вашингтонского консенсуса приняли диктатурукак условие создания рыночного порядка. Это вполне сочетается с абсолютнойубежденностью в правильности соответствующей доктрины, в том, что еераспространение идет на пользу человечеству. Желание распространить еепревалирует над моральными соображениями, поскольку «всегда есть возможностьоправдать подобное поведение тем, что «правильная» экономическаяполитика — каково бы ни было ее конкретное воплощение — обеспечит изменения,которые безусловно «почистят» грязный режим» [10].
Политический фактор проявил себя и в процессе прихода западной экономическойтеории в экономическую науку стран, совершавших переход к рыночной экономике в1990-е годы. Представители mainstream economics способствовали созданиюблагоприятной среды для восприятия своих идей в бывших социалистическихстранах, полагаясь как на собственный авторитет и влияние в мировой (преждевсего американской) науке, так и на идеологические установки части новой элитыэтих стран и ее негативное отношение к марксистской политэкономии, котороеопределялось прежде всего фактом крушения социалистической экономики. Важнуюроль сыграло и то обстоятельство, что в этих странах лишь очень небольшая частьэкономистов имела представление о внутренних проблемах современной западнойнауки, о существовании многих школ, представители которых порой предлагают принципиальноразличное объяснение происходящих процессов и дают, соответственно, весьманесхожие практические рекомендации. Западная экономическая наука в лице mainstreameconomics предстала как единственная научная альтернатива марксизму, какнечто монолитное и имеющее простые ответы на важнейшие вопросы. В результатесформировался чрезвычайно упрощенный образ современной западной экономическойнауки, и именно он придавал научную респектабельность проводимым реформам.
Закономерно, что в подходе к трансформационному процессу проявилисьметодологические и теоретические ограничения, характерные для mainstreameconomics, a именно, приверженность равновесному подходу, разрыв междумикро- и макротеорией, игнорирование информационного, институционального иэволюционного аспектов. Причем история экономической науки дает нам примерыпонимания важности пересмотра указанных принципов и преодоления ограничений, сними связанных, прежде всего когда речь идет об анализе различных экономическихсистем и их трансформации.
Хрестоматийным примером подобного рода являются дискуссии о социализме,имевшие место в 20-30-е годы. Обращаясь к этим дискуссиям, нельзя не вспомнитьодно курьезное для экономической науки обстоятельство. Несмотря на то чтоподавляющая часть экономистов исходила из тезиса о принципиальнойнеэффективности плановой экономики и, следовательно, о ее неминуемом крахе,проблема перехода от одного типа системы к другому, по существу, даже не былапоставлена. Главным теоретическим достижением в исследованиях 30-х годов,занимающихся сравнением двух систем, была дискуссия о рыночном социализме, илисоциалистических расчетах. В ней противостоящими сторонами были Ф. Хайек, Л.Мизес, Б. Бруцкус и О. Ланге, А. Лернер, Ф.Тейлор4.
С методологической точки зрения основная особенность этой дискуссии состоялав том, что спорящие стороны, по существу, рассуждали в различных аналитическихпространствах. Ланге, Лернер и другие, опираясь на модель общего равновесия, апозже и на основные теоремы теории благосостояния, показали, что может бытьпостроена модель экономики, в которой достигается социально предпочтительноеПарето-оптимальное состояние, иными словами, обеспечивается эффективнаяаллокация ресурсов и учитываются некоторые социальные приоритеты (например,запрет на излишнюю концентрацию экономической власти у отдельных фирм).
В отличие от обычной вальрасианской модели, в которой не затрагивались нивопрос о перераспределении, ни проблема собственности-управления, в моделирыночного социализма предполагалось, что, поскольку в социалистическойэкономике средства производства принадлежат государству, доход на капитал можетизыматься в его пользу. Это создает возможность перераспределения ресурсов всоответствии с общественными приоритетами. Считалось также, что во главепредприятий (или фирм) стоят не собственники средств производства, агосслужащие-менеджеры, которые действуют в соответствии с правиламимаксимизации прибыли5. Роль же абстрактного вальрасианскогоаукциона, определяющего вектор равновесных цен, была отведена тоже абстрактной,но имеющей реальное воплощение организации -Госплану, способному корректироватьцены с учетом общественных предпочтений. Формальное доказательство возможностиподобного рода модели и было предложено сторонниками модели рыночногосоциализма. Причем с точки зрения реалистичности условий, которые требовалисьдля того, чтобы равновесие (т.е. Парето-оптимальное состояние) существовало, даннаямодель ничем не отличалась от равновесной модели рыночной экономики.
Критики модели рыночного социализма (Хайек, Мизес и др.) выдвинули двавозражения — мотивационное и информационное. Суть первого: нет основанийполагать, что менеджеры предприятий будут действительно стремиться к решениюоптимизационной задачи предприятия, а не к собственному благосостоянию, т.е.речь шла о проблеме собственности и контроля. Суть второго возражения сводиласьк тому, что никакая организация — в данном случае Госплан — не может взять насебя функцию расчета цен. Причем дело не только в физической невозможностиосуществить огромный массив расчетов, но и в качестве информации, котораяциркулирует в децентрализованной рыночной системе, по сравнению с той, какаяпроизводится Госпланом. По существу, и Госплан, и аукционист Вальраса — конструкции, органически связанные и порожденные представлениями охозяйственной системе, которые, по мнению представителей австрийской школы,были не просто упрощением действительности, но ее искажением. Речь шла преждевсего о представлениях о совершенной информации, о неизменностиинституциональных рамок и т.д. Таким образом, противники рыночного социализмакритиковали с точки зрения реалистичности предпосылок не только модельрыночного социализма, но и модель Вальраса, и равновесный подход в целом.
Однако если сторонники рыночного социализма серьезно воспринимали подобнуюкритику, то сторонники равновесной модели ее фактически проигнорировали.Возможно, это произошло потому, что австрийцы не предложили альтернативноймодели рыночного хозяйства, а возможно, и потому, что в тот период многие идеи,которые сегодня мы связываем с институционализмом и эволюционной экономикой, небыли еще достаточно четко сформулированы, не говоря уж об их формализации.
Равновесная модель «устояла» и перед натиском новейших разработоки в других областях. Так, несмотря на то, что уже была написана книга А. Берляи Д. Минза, посвященная проблеме разграничения собственности и контроля вкорпорации [15], а позже была сформулирована проблема«принципал-агент», имеющая непосредственное отношение к вопросу оконтроле за ресурсами со стороны собственников и управляющих [16-18], в моделиВальраса по-прежнему собственность и управление не разграничивались.
В ходе дискуссии о рыночном социализме были заданы будущие рамки анализадвух систем на уровне как теоретических, так и практических (советологических)исследований. И плановая, и рыночная системы рассматривались как данные, т.е.,говоря современным языком, заданной считалась их институциональная структура,прежде всего форма собственности. Причем вполне в духе ортодоксальногомарксизма форма собственности оказывалась основным и единственным различиеммоделей социализма и капитализма. В рамках равновесного подхода (сравнительнойстатики) рыночная и плановая экономики могли рассматриваться как два состояния,различающиеся формой собственности, изменения которой происходят экзогенно.Именно здесь в конечном счете коренятся истоки представлений о«прыжке» в новое качество в результате быстрой смены собственности,идет ли речь о национализации или о приватизации. Если в первом случае надеждысвязывались с тем, что Госплан осуществит необходимые расчеты, а руководителипредприятий будут действовать в соответствии с интересами предприятий, то вовтором ставка делалась на появление «контролирующего частногособственника», способного повысить эффективность использования ресурсов напредприятиях, переставших быть государственными.
Еще один исторический парадокс состоит в том, что хотя некоторые важнейшиеаспекты проблемы трансформации обсуждались в 20-е годы в рамках дискуссий оформировании основ социалистической экономики в СССР6, именнопотому, что речь шла о построении социализма, их позитивный результат осталсяневостребованным западной теорией. Эти дискуссии, если и привлекали вниманиеученых, то историков мысли и хозяйства, а также советологов, но не теоретиковили методологов. Внутреннее неприятие западными экономистами социализмапомешало им извлечь как теоретические, так и практические уроки изисторического опыта осуществленной когда-то, пусть и в обратном направлении,трансформации. Не были осмыслены ни «шоковая терапия» или, по словамД. Стиглица, «блицкриг» большевиков [21], ни разочарования, связанныес попыткой реализации плана социального переустройства «на основе научнойтеории». В противном случае современные реформаторы, скорее всего,избежали бы излишне оптимистичных прогнозов и курьезных заявлений типа того,что юридические и институциональные основы рыночной экономики могут бытьсозданы за год [22].
Одна из важнейших философско-методологических коллизий, которая обнаружиласьв 20-е годы в России в связи с разработкой стратегии перехода к социализму,касалась общих принципов трансформации. Речь идет о противостоянии двухподходов к определению этой стратегии — телеологического и генетического. Сутьпервого состояла в том, что создание новой экономической системырассматривается как быстрый переход от одного состояния общества и экономики кдругому, соответствующему некоему идеалу или проекту (см., например [20]). Сутьвторого заключалась в признании невозможности произвольного изменениясоциально-экономической системы и необходимости опираться на знание объективныхтенденций ее развития при любых попытках целенаправленного воздействия на нее.
В 20-е годы русские политики и экономисты исходили из умозрительнойконструкции — социалистической системы, главными атрибутами которой былигосударственная собственность и плановая экономика. Реальность, которуюпредполагалось изменить, определялась как полукапиталистическая стихия. Переходот второй к первой, осуществляемый в соответствии с планом (который один изприверженцев этого подхода назвал «календарным отрезком партийнойпрограммы»), и был стратегией большевиков [20]. Именно этот подход внаибольшей степени соответствовал термину «утопическая социальнаяинженерия», предложенному К. Поппером, показавшим опасность подобного родаэкспериментов над обществом [23].
На другой конец спектра можно было поместить «абсолютизированныйэволюционизм», нормативным элементом которого является«панглосианизм» и который находит свое выражение в крайних формахдоктрины laissez-faire. С точки зрения этого подхода любыецеленаправленные попытки изменить существующий социально-экономический порядокнедопустимы и в конечном счете обречены.
Разумеется, эти точки зрения редко представлены в чистом виде. Сегодня малокто сомневается в возможности и необходимости социальных и экономических реформ.Проблема, однако, в том, что и как определяет цели и способы их осуществления.В 20-е годы в России речь шла о построении нового социального порядка как актереволюционном, предполагающем реализацию социального идеала, почерпнутого изумозрительных рассуждений (названных научной теорией). Но и в этом случаетелеологический подход не был единственным — ему противостоял генетическийподход, признававший необходимость учитывать объективные тенденции развития приформировании целей и разработке плановых заданий и являющийся, по существу,методологическим и политическим компромиссом между крайними позициями. Наиболееизвестным представителем этого подхода был Н. Кондратьев.
Общее указание на возможность разрешения коллизии между «социальнойинженерией» и невмешательством мы находим у Поппера в его идее«постепенной, или поэтапной, инженерии». Последняя отличается от«утопической» не только масштабами (при том, что в данном случае этобольше, чем количественная разница), но и тем, что Поппер в данном случае исходилиз несовершенства существующего порядка и его открытости, предполагал«идти от проблем» и постоянно осуществлять улучшения вместо того,чтобы стремиться быстро достичь умозрительного идеала7.
Когда ставится задача преобразования социалистической плановой экономики врыночную, предполагается не реализация умозрительного идеала, а созданиепорядка, уже существующего в целом ряде стран8. Речь идет,следовательно, не о конструировании, а о заимствовании, и последнее, в отличиеот утопической социальной инженерии, не исключает положительной перспективы, нои не означает, что ясны пути достижения цели (характер, последовательность искорость преобразований и т.д.) или что мы гарантированы от опасностиинженерного максимализма и от ошибок, проистекающих из неразрешимости рядатеоретических проблем, присущих современной экономической науке.
Все это проявилось еще в 50-60-е годы при попытках быстрого преодоленияотсталости стран «третьего мира». Тогда эта проблема трактоваласьтехнократически, в духе телеологического подхода. Причем стратегия политикиопределялась методом «вычитания»: из значений ряда важнейшихэкономических показателей (капиталовооруженности, объема инвестиций, уровняобразования и т.д.) для развитых стран вычитались соответствующие значения длястран «третьего мира» и тем самым определялись конкретные задачи,причем предполагалось, что «контрольные цифры» достижимы прежде всегоблагодаря изменению потока финансовых ресурсов [25]. Сомнительные успехиподобной политики вызвали разочарование, но в целом не привели ни к отказу оттехнократического подхода в политике, ни к осознанию того, что эти неудачисвязаны с проблемами в самой экономической науке, в том числе и чистотеоретического характера. В результате не только полной неожиданностью дляэкономистов стал крах социализма, но в анализе проблем перехода, особенно впервые годы, ведущие позиции опять занял теоретический подход, «пренебрегающийтем, что происходит в реальном мире, но к которому экономисты привыкли»[26]. И здесь мы должны обратить внимание на внутренние проблемы современнойэкономической науки, прежде всего ее наиболее влиятельной составляющей — mainstreameconomics.
Современная экономическая теория, как известно, представлена двумяразделами: микроэкономикой и макроэкономикой, описывающими экономическийпроцесс с двух различных точек зрения. Микроэкономика изучает закономерностиповедения экономических индивидов или их «хорошо определенных групп»,которые выводятся из ряда априорных гипотез. Макроэкономика исследует крупныеагрегаты, пользуясь характеристиками экономики как целого и зависимостями(полученными главным образом эмпирически) между ними. Проблема редукции, или дилеммамикро- и макро-, состоит в том, что невозможно установить логические процедуры,позволяющие вывести макроэкономические зависимости из закономерностейиндивидуального поведения или дать содержательную интерпретацию тем или иныммакроэкономическим зависимостям.
Макроэкономические агрегаты — это статистическая конструкция, амакроэкономические зависимости — специфическое статистическое проявлениеменяющихся во времени и пространстве стереотипов поведения экономическихсубъектов [27]. Даже если полученные зависимости с точки зрения эконометрики истатистики безупречны, без знания лежащих в их основе моделей индивидуальногоповедения вряд ли можно давать этим зависимостям содержательную интерпретацию,полагаться на их устойчивость или делать обоснованные предложения опричинно-следственных связях, которые они выражают. Очевидно, что проблемаредукции, кроме чисто теоретического, имеет большое практическое значение,поскольку макроэкономические зависимости используются при разработкепрактических рекомендаций. Хрестоматийный пример коллизии между микро- имакроподходами — вынужденная безработица в экономике, агенты которой ведут себяв соответствии с базисными принципами микроэкономики. По сути, теория Кейнса — попытка ответить на вопрос о том, каким образом модель рационального поведенияиндивида согласуется с эмпирическим фактом наличия вынужденной безработицы.
Что значит существование проблемы редукции в контексте процессатрансформации? Если мы исходим из того, что трансформация предполагаетизменение стереотипа поведения экономических субъектов, а это, безусловно, таки есть, то использование макроэкономических зависимостей при анализетрансформационных процессов требует особой осторожности. Причем не толькопотому, что под вопросом оказывается надежность макроэкономическихзависимостей, но и потому, что существенно затрудняется их содержательнаяинтерпретация. И суть проблемы здесь в изменениях, происходящих на уровнеинститутов, которые не учитываются традиционными моделями mainstreameconomics.
Если мы будем рассматривать существующие подходы к трансформации с точкизрения их теоретико-методологических основ, то окажется, что различий междуними не так много. Несмотря на существующее разнообразие позиций, совокупностьидей, которую можно назвать широким подходом к трансформации, предлагаетрассматривать ее как трехступенчатый процесс изменений, соединяющий:
— макроэкономическую стабилизацию, предполагающую остановку инфляции истабилизацию национальной валюты и достигаемую средствами макроэкономическойполитики (прежде всего кредитно-денежной и фискальной);
— микроэкономическую либерализацию, имеющую целью устранение препятствийхозяйственной деятельности, установленных государством;
— коренную институциональную перестройку с целью создания важнейшихинститутов рыночной экономики, включая институт частной собственности,конкуренцию, налоговую систему и т.д., предполагающую приватизациюгосударственных предприятий, создание новых частных предприятий, защиту правхозяйствующих субъектов и т.д.
Различия в подходах заключаются прежде всего в иерархии целей, акцентах исочетаниях мероприятий, представляющих каждую из этих сторон и выражающихся вответах на ряд вопросов: о причинах макроэкономической нестабильности (включаяинфляцию), о роли государства (эффективность, масштабы и характервмешательства) и рынка, о месте социальных ориентиров в иерархии целейэкономической политики, о последовательности и темпах преобразований.
В зависимости от ответов на эти вопросы теоретической (а отчасти исоциально-философской) позиции, которая эти ответы определяет, с большойстепенью условности мы можем выделить следующие подходы: «реформаторскийрадикализм» («монетаризм», «шоковая терапия»),«социально-демократический реформизм», «умеренныйреформизм» и «трансформизм». Подчеркнем, что, несмотря наразличные ответы на перечисленные выше вопросы и совершенно различные позициипо практическим аспектам, в методологическом плане первые три подходаоказываются весьма близкими: в их основе лежит равновесный подход, разграничениетеории на микро- и макросоставляющие, рассмотрение институциональных измененийвне основных моделей.
Сторонники «реформаторского радикализма» усматривали причинунестабильности в бюджетном дефиците и связанном с ним искусственном завышенииспроса и занятости, полагали, что государство не способно проводить реформы иего роль в экономике должна быть сведена к минимуму, рассматривали рынок какединственное средство обеспечения экономической эффективности. Они исходили изтого, что макроэкономическая стабилизация должна предшествоватьинституциональным преобразованиям, стабилизация и приватизация должныосуществляться быстрыми темпами. Инфляция трактовалась как денежный феномен,контроль над денежной массой вместе с сокращением бюджетного дефицита — как основнойпуть борьбы с ней. Признавалось, что при отсутствии институтов рынка сокращениепроизводства и высокие социальные издержки на начальном этапе неизбежны, но,поскольку экономическое возрождение ожидалось достаточно скоро, с этимиобстоятельствами предлагалось смириться.
В рамках этого подхода заметную роль играл фридменовский монетаризм, которыйвыступал и как теория денег (определяя тем самым макроэкономическую позицию), икак более широкая концепция, включающая идеи экономического либерализма в их достаточнопрямолинейной трактовке и признающая теорию равновесия как микроосновумакротеории. Внутри этого направления существуют различные точки зрения по рядувопросов, имеющих прежде всего практическо-политическое значение, например повопросу о «наличных условиях» и соотношении структурных имакроэкономических аспектов реформ и т.д. К числу сторонников этого подходаотносятся как радикалы Дж. Сакс, А. Ослунд, С. Гомулка, так и более умеренныеЯ. Ростовский, М. де Мело, А. Гэльб, Н. Штерн, включая также Л. Бальцеровича иГ. Ролана, выдвинувших тезис о необходимости учитывать политические факторы прианализе реформ и их последствий. Эти ученые, стремясь расширить рамкиэкономического анализа и двигаясь в направлении «политэкономии радикальныхреформ», высказывают идеи, созвучные представителям«трансформационного» подхода [28-31].
Представители «социал-демократического реформизма» (Дж. Этуэл, М.Элман, Д. Нуги и др.) причину нестабильности видели в либерализации,осуществленной на фоне накопленных диспропорций, неблагоприятной ситуации намировых рынках. Они исходили из того, что рынок обеспечивает эффективноеиспользование ресурсов только в сочетании с целым рядом институтов социальнойориентации (по их мнению, справедливость и эффективность не являются антиподами),что безработица -приоритетная проблема, что кредитно-денежная политика способнаобеспечить лишь временную стабилизацию цен (кривая Филлипса имеет отрицательныйнаклон в рамках короткого периода), что долгосрочная стабилизация — результатвсеобъемлющих и постепенных реформ, включающих изменение налоговой системы,перестройку системы управления, борьбу с коррупцией, осуществляемых приактивном участии государства. Базис подобного подхода — либеральноекейнсианство с элементами социал-демократических программ [32].
В рамках «умеренного реформизма» макроэкономическая нестабильностьобъяснялась отсутствием гибкой системы цен в условиях монополизма, инфляциятрактовалась, скорее, как феномен структурный (кривая Филлипса не работает).Первостепенное значение придавалось институциональным преобразованиям (включаяреформу налоговой системы, приватизацию, создание финансовой системы и т.д.),которые следует проводить до макроэкономической стабилизации (хотя по этомувопросу не было единства мнений) постепенно и при активной роли государства.Теоретической основой в данном случае выступает ортодоксальная кейнсианскаямакротеория, дополненная элементами структурного подхода (Р. Портес, Г. Кальво,Ф. Коричелли и др.) [33].
«Трансформизм» — это обращенная к трансформационной проблематикегрань совокупности новых концепций, пытающихся пересмотреть концептуальныеосновы экономики mainstream и направить развитие экономической теории вновое русло. Для этого направления, объединяющего новый институционализм,теорию информации, эволюционную экономику, конституциональную экономику, теориюколлективных действий (что позволяет назвать его«институционально-эволюционным»), трансформационная проблематикаважна не только и не столько сама по себе, сколько как повод для размышлений овнутренних проблемах современной экономической науки и путях ее дальнейшегоразвития.
В центре внимания представителей этого направления находятся институты иорганизации, их возникновение и развитие как результат рационально действующихво взаимосвязи друг с другом и с изменяющейся средой индивидов. Этот подходвыходит за рамки традиционной экономической науки в область социологии,поли-тологии, культурологии. Так, экономическая политика — формирование еецелей и механизмов их реализации — рассматривается в качестве процессавзаимодействия политиков и бюрократов, преследующих собственные интересы врамках сложившихся и в то же время изменяющихся управленческих структур,политических объединений, наконец, культурных стереотипов.
Применительно к трансформационным проблемам это означает стремлениерассматривать соответствующие процессы прежде всего как изменения институтов иорганизаций в ходе коллективных действий, которые могут привести к результатам,не отвечающим интересам общества9. Одной из центральных проблемтрансформации становится проблема возникновения новых рыночных институтов и ихвзаимодействия со старыми. Задача экономической политики понималась какосуществление макроэкономической стабилизации на фоне и во взаимодействии синституциональной реформой, которая предусматривала создание новых институтов иорганизаций при сохранении некоторых старых. Это означало, в частности,перенесение акцента с приватизации на меры по стимулированию создания новыхчастных предприятий при сохранении контроля над государственными предприятиями.Очень важным и полностью игнорируемым в рамках других подходов является вопрособ организационном реформировании самого государственного сектора не только какодного из игроков на трансформационном поле, но важнейшей силе вэкономико-политической жизни современного общества. К числу сторонников данногоподхода относятся Бьюкеннен, Сиглиц, Олсон, Мюррел и др. [34-38]. С точкизрения истории и методологии экономической науки данный подход отличается отуказанных выше тем, что он связан не столько с попытками выбрать из ужеимеющегося арсенала аналитических средств подходящие к решению проблемтрансформации, сколько с попытками увидеть в этих проблемах контуры исследовательскихзадач экономической теории ближайшего будущего.
Крах социалистического эксперимента, проблемы, которые возникли в связи сосуществлением перехода от плановой к рыночной экономике, поставили передэкономической наукой целый комплекс вопросов, ответы на которые далеко невсегда удовлетворяли как самих экономистов, так и общество в целом. Причинытакого положения в конечном счете кроются в сложившейся и разделяемойбольшинством научного экономического сообщества парадигме, тенденция в сторонупересмотра которой и может стать позитивным результатом воздействиятрансформационного процесса на экономическую науку. Эволюция науки — не менеесложный и противоречивый процесс, чем эволюция объекта ее изучения. Поэтому мыне можем ожидать, что движение в сторону новой парадигмы будет легким ибыстрым, но оно неизбежно.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Фридмен М. Методология позитивной экономической науки // THESIS.1994. № 4.
2. Аллее М. Современная экономическая наука и факты //THESIS. 1994. №4.
3. Coptic Дж. Кризис мирового капитализма. М., 1999.
4. КейнсДж.М. Общая теория занятости // Истоки. М., 1999. Вып. 3.
5. Murrell P. The Transformation According to Cambridge // Journal ofEconomic Literature. 1995. March. P. 165.
6. Galhraith J.K. What is To Be Done (about Economics) // Foundationof Research in Economics. How Do Economists Do Economics? Chaltenham, 1996. P.77.
7. Buchanan J.M. Economics as a Public Science // Foundation ofResearch in Economics. How Do Economists Do Economics? Chaltenham, 1996. P. 32.
8. Olsim M. The Logic of Collective Action. Cambridge, 1965.
9. Williamson J. What Washington mrans by Policy Reform? // LatinAmerican Adjustment: How much Has Happend? Washington, 1990.
10. Barrer W. Chile con Chicago//Journal of Economic Literature.1995. December. P. 1447.
11. Collectivist Economic Planning. London, 1933.
12. Lanсe 0., Tayiar . On the Economic Theory of Socialism.Minneapolis, 1938.