Реферат: Интеллигенция в зарубежье

(Гдеих не кто не брал и не берёт!)

Моимстихам, как драгоценным винам,

Настанетсвой черёд.

                      М. И. Цветаева

Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 26 сентября1892 года. По происхождению, семейным связям, воспитанию она принадлежаланаучно-трудовой интеллигенции. Отец её – сын бедного сельского попа, уроженецсела Талицы Владимирской  губернии – вырос в таких «достатках», чтодо двенадцати лет сапог в глаза не видал. Трудом и талантом Иван ВладимировичЦветаев пробил себе дорогу в жизни, стал известным филологом и искусствоведом,профессором Московского университета, директором Румянцевского музея иоснователям Музея изящных искусств (ныне музей имени Пушкина, у подъездакоторого прибита мемориальная доска в честь И.В. Цветаева). Он умер в 1913году. Мать – из обрусевшей польско-немецкой семьи, натура художественноодарённая, музыкантша, ученица Рубинштейна. Она скончалась рано (в 1906 году),но, по словам дочери, успела оказать на неё «главенствующее влияние»:«Музыка, природа, стихи, Германия… Одна против всех. Heroica».Детство, юность и молодость Марины Цветаевой прошли в Москве и в тихойподмосковной (собственно калужской) Тарусе,  отчасти – за границей (Италия,Швейцария, Германия, Франция). Училась она много, но, по семейнымобстоятельствам, довольно бессистемно: совсем маленькой девочкой – вмузыкальной школе, потом – в католических пансионах в Лозанне и  Фрейбурге, вялтинской женской гимназии, в московских частных пансионах. Окончила в Москвесемь классов частной гимназии Брюхоненко (из 8-го класса вышла). В возрастешестнадцати лет, совершив самостоятельную поездку в Париж, прослушала вСорбонне сокращённый курс истории старофранцузской литературы. Стихи Цветаеваначала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски ипо-немецки), печататься – с шестнадцати, а два года спустя, в 1910 году, ещё несняв гимнастической формы, тайком от семьи, выпустила довольно объёмистыйсборник – «Вечерний альбом». Изданный в количестве всего 500экземпляров, он не затерялся в потоке стихотворных новинок, затоплявшем тогдаприлавки книжных магазинов. Его заметили и одобрили такие влиятельные ивзыскательные критики, как В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Волошин. Были и другиесочувственные отзывы.                                              4

/>Весной 1911 года Марина Ивановна уехала в Крым. ВКоктебеле, живя у Волошина, старшего, верного друга, благословителя её на путьпоэзии, она встретилась с Сергеем Эфроном; он был круглым сиротой, сыномреволюционных деятелей, близким к народническим кругам, — на год моложе её. Сэтого момента кончилось «трагическое отрочество» и началась«блаженная юность». В январе 1912 Цветаева вышла за Эфрона замуж итогда выпустила второй сборник стихов – «Волшебный фонарь».  Этотсборник был исключением в её творческой биографии, когда её новые стихиповторяли, перепевали старые мотивы.

В сентябре 1912 года у неё родилась дочь Ариадна.Внешние события проходили как бы мимо неё, целиком поглощённой «романом ссобственной душой», несмотря на то, что её муж курсировал одно время ссанитарным поездом в качестве брата милосердия, порою рискуя жизнью, и онаочень волновалась за него. Но жила отрешенно, словно бы в прошлом столетии. Свесны 1917 года для Цветаевой наступил трудный период. Беззаботные, быстропромчавшиеся времена, когда можно было позволить себе жить тем, чем хотелось,отступали все дальше в прошлое. В апреле она родила вторую дочь, которуюсобиралась назвать в честь Ахматовой, Анной, но потом передумала: «ведьсудьбы не повторяются», — и назвала Ириной. В сентябре Цветаева уехала вКрым. Осенью 1919 года – в самое тяжёлое время – Марина Ивановна отдала своихдевочек в подмосковный приют; вскоре забрала оттуда тяжело заболевшую Алю, а вфеврале двадцатого потеряла маленькую Ирину, погибшую в приюте от истощения итоски…

После девятнадцатого года под влияниям неразрывнослитых исторических и личных обстоятельств: гражданской войны – и разлуки смужем, полнейшей о нём неизвестности; поражёния Добровольческой армии – и,значит, уверенности гибели дела, которому служил Сергей Эфрон, и гибели егосамого – в цветаевской лирике зазвучала нота, которую она обозначила сама:«Добровольчество – это добрая воля к смерти». «Белая гвардия,путь твой высок: Чёрному дулу — грудь и висок». События, перевернувшее всюпоследующую жизнь Цветаевой, произошло 14 июля 1921 года. В этот день онаполучила «благую весть» – первое за четыре с половиной года письмо отмужа. Он находился после разгрома белой армии и бегства за границу, вЧехословакии и учился в Пражском университете. Цветаева мгновенно ибесповоровотно приняла решение ехать к Сергею Яковлевичу. Без него она немыслила своего существования. Увлечений в её жизни – «топлива» длятворческого костра, которое, отогрев, рассеивалось навсегда, было и будетнемало; любовь останется одна до конца дней…  Цветаева шла навстречу своейломающейся судьбе, не переставая ощущать себя нерасторжимо слитой с русскимипоэтами, всё время мысленно с ними общаясь.

                                                                                                                                           5 

/>Стихи продолжали литься, вернее – рваться из душипоэта, напряжение их всё нарастало. Звучала в них тоска и боль расставания сродиной – исстрадавшейся и «лютой», в пожарищах и крови, — онапредставляла как бы живой мученицей. Разлука вырастала до грандиозных масштабов,ибо речь шла уже не о расставании с человеком, с любовью к нему, а с родиной,которая вот-вот станет для поэта «тридевятым царством»…   БудущееЦветаева прозревала философски и миротворчески, — в небе поэта: «Понагориям, По восхолмиям, Вместе с зорями, С колокольнями, Конь без удержу, — Полным парусом! – В завтра путь держу. В край без праотцев… Дыхом-пыхом – дух!Одни – погожи. – Догоняй лопух! На седьмом уже!».  Расставание с родинойиносказательно запечатлено в поэме-сказке «Переулочки» – о чародейке,которая завораживает доброго молодца и уносит его в заоблачную высь, и встихотворном цикле «Сугробы», посвящённом  Эренбургу, но всемипомыслами обращённому к далёкому любимому: «Велика раскольница Даль, хужей– прилучница!.. Сверх волны обманчивой В грудь – дугою Лютою! Через хляби –няньчанный, Берега – баюканный…». Над обеими вещами Цветаева работала весьмарт и апрель. Одиннадцатого мая тысяча девятьсот двадцать второго года её идевятилетнюю Алю отвёз на извозчике до Виндавского вокзала единственный провожавший,и в этом заключается некий символ её рокового одиночества… В Берлин Цветаеваприехала 15 мая 1922 года – недолговечный центр русского зарубежья. В то времятам кипела литературная жизнь; существовало множество русских издательств; тудаотправлялись не только эмигранты, но приезжали и советские писатели; отношениямежду Советской Россией и Германией были дружественными. Помог ей устроится врусском пансионе Эренбург; вскоре она встретилась наконец с мужем, приехавшимиз Праги. Цветаева пробыла в Берлине два с половинной месяца – оченьнапряжённые и творческие, и человечески. Она успела написать больше двадцатистихотворений, совершенно не похожих на прежние и открывший новые черты еёлирического дарования. Эти стихи словно ушли в подполье тайных, интимныхпереживаний, выраженных изощрённо-зашифрованно:

Есть час на те слова.

Из слуховых глушин

Высокие права

Выстукивает жизнь…

Стихи говорили о быте любви тленной и бытии любвивечной, — не нова была тема, но она требовала совершенно иного выражения:«Помни закон: Здесь не владей! Чтобы потом – В Граде Друзей: В этомпустом, В этом крутом Небе мужском – Сплошь золотом – В мире, где реки вспять,на берегу – реки, В мнимую руку взять Мнимость другойруки…»                                                                                                                                                   6

/>В Берлине тогда жили А. Ремизов, М. Горький, А.Толстой и Н. Крандиевская, приехали В. Ходасевич и Н. Берберова. Там произошламимолетная встреча Цветаевой с С. Есениным, — его она немного знала раньше, — иочень тёплая – с Андреем Белым, которому Марина Ивановна послужила недолгой, новерной опорой и успокоением в смятенности его «пленного духа».Наконец, в Берлине состоялась самая главная, хотя и заочная, эпистолярнаявстреча с Борисом Пастернаком, вдохновившая Цветаеву на рецензию-отзыв о егокниге «Сестра моя – жизнь» и переросшая в горячую дружбу…   Берлин небыл долгим пристанищем Цветаевой; решили ехать в Чехию, где учился муж и,главное, правительство Масарика выплачивало некоторым русским эмигрантамстипендию-пособие за счёт золотого запаса, вывезенного в гражданскую войну изРоссии. Уже первого августа Цветаева была в Праге.  Жизнь в Чехии длилась три снебольшим года. Горние Мокропсы, Прага, Иловищи, Дольние Мокропсы, Вшеноры, — такова карта скитаний семьи в поисках более дешевого жилья, где первобытностьусловий была обратно пропорционально плате. Бедность, тяжесть жизни внешней – исосредоточенность жизни внутренней, вот главное в положении Цветаевой, котораявпервые за много лет обрела необходимое уединение. Она полюбила Прагу –«летейский город», с рыцарем Брунсвиком, «стригущим реку — дней»  — Влтаву у Карлова Моста. Она сердцем ощутила, услышала «голоссирых и малых», «прокопчённых» трудяг на заводской окраине, узаставы большего города. Прага вселяла вдохновение, словно живое существо, — датакою воспринимала её Цветаева; а жизнь в чешских деревнях позволила ей досамых недр души проникнуться природой – вечной, непреходящей, стоящей над всемилюдскими несовершенствами, «земными низостями дней». В Чехии МаринаЦветаева выросла в поэта, который в наши дни справедливо причислен к великим.Её поэзия говорила о бессмертном творческом духе, ищущем и алчущем абсолютна вчеловеческих чувствах. Самой заветной цветаевской темой в то время сталафилософия и психология любви. Сама она, разумеется, знала, что такое нелюбовь,гнев, неприязнь. Но в её романтике не было места таким категориям. Она писала олюбви – это понятие было для неё бездонным. Всё, что не вражда, ненависть илибезразличие, составляло любовь, которая вбирала в себя бесчисленные оттенкипереживаний. Отсюда «формула»: «Пол и возраст ни при чём»,- озадачивающая тех, кто не умеет или не хочет вдуматься в эти, по существутакие простые, слова. Можно влюбиться в ребёнка, в старуху, в дерево, в дом, всобаку, в героя романа, в собственную мечту, — любовь тысячелика, а поэт, каксчитала Цветаева, — «утысячерённый человек». В Чехии она завершиланачатую ещё в Москве поэму – сказку – притчу – трагедию – роман в стихах(одновременно!) «Молодец» – о могучей, всепобеждающей вопреки всемулюбви девушки Маруси к упырю в облике доброго молодца. Через страданья,сомнения, забвения – прорыв в синюю

                                                                                                                                    7

/> высь, к вечному блаженству, «домой», — вотсюжет этой вещи, в которой простонародная речь, виртуозно обработанная поэтом,несёт в себе остропсихологический, трагедийный смысл.

Лирика тех чешских лет продолжила мотивы берлинскихмесяцев: погружение в «единоличье чувств» – самых разноречивых иравно, как всегда, сильных. Это – взрыв тоски по Родине, на по родинеидеальной, не исковерканной, не измученной: «Покамест день не встал С егострастями стравленными, Во всю горизонталь Россию восстанавливаю…» Здесьже – стихи, исполненные щемящей боли от убогости «жизни, как онаесть», с её неизбывной нищетой, — отголоски собственных кочевий с квартирына квартиру: «Спаси господи, дым! – Дым-то, бог с ним! А главноесырость!..»  уродливость быта только тысячная причина того, от чего«Жизнь – это место, где жить нельзя». И лирические стихи, обращённыек Пастернаку, они лились вместе с письмами к нему – собрату в не измеряемыхземными мерами категориях. И стихи о поэте, его природе, его сути, о еговеличии и беззащитности, о его могуществе и ничтожестве «в мире сем»:«Он тот, кто спрашивает с парты, Кто Канта наголову бьёт»; «Чтоже мне делать, певцу и первенцу, В мире, где наичернейший – сер! Где вдохновениехранят, как в термосе! С этой безмерностью в мире мер?!» Цветаева, каквсякий крупный художник, творила в русле мировой культуры, перенося великиесоздания человеческого духа в свою поэтическую «страну» ипереосмысляя их на свой лад.

Первого февраля 1925 года у Цветаевой родилсямечтанный сын Георгий – в семье его будут называть Мур. Спустя месяц Цветаеваначала писать своё последнее в Чехословакии произведение – поэму«Крысолов», восходящую к средневековой легенде о флейтисте из Гаммельна,который своей музыкой заманил всех крыс города и утопил их в речке, а когда неполучил обещанной платы, той же флейтой выманил из домов гаммельнских детей,увёл на гору, и она, разверзшись, проглотила их. У Цветаевой Крысолов-флейтист– олицетворение поэзии; крысы – отъевшиеся мещане, многие из которых в прошломхрабрые бунтари; гаммельнцы – ожиревшие, жадные бюргеры; все они вместеолицетворяют омерзительный, убивающий души быт. «Быт не держит словоПоэзии», «Поэзия мстит» – таков замысел.

И музыкант уводит под свою дивную музыку детей и топитв озере, даруя им рай – вечное блаженство.

                                                                                                                              8

/>Последние строки поэмы:  

-    Вечные сны, бесследные чащи…

А сердце всё тише, а флейта всё слаще…

-    Не думай, а следуй, не думай, аслушай…

А флейта всё слаще, а сердце всё глуше…

-    Муттер, ужинать не зови!

Пу-зы-ри. 

Окончила эту поэму Цветаева уже после отъезда изЧехии.

С осени1925 года Цветаева, к тому времени изрядно уставшая от длительного ичрезмерного уединения, всё более утверждалась в решении ехать во Францию, вПариж, — решении подогреваемом мрачной перспективой растить маленького сына вубогих деревенских условиях; муж её через несколько месяцев должен был окончитьучение в университете. Первого ноября 1925 года Марина Ивановна с детьмиприехала в Париж, где в довольно непривлекательном районе её семью приютилизнакомые, отведя им комнату в тесной квартире, которую снимали.

ВоФранции Цветаевой было суждено прожить тринадцать с половиною лет: первыемесяцы — в Париже, с весны по осень 1926 года – в Вандее и Бельвю, пять лет –до весны 1932 года – в Медоне (тогдашнем пригороде Парижа), два года – вКламаре (в другом пригороде), четыре (с осени 1934 по осень 1938гг) – в третьемпригороде (Ванв), осень 1938 – лето 1939 – в парижском отеле«Иннова». К этому нужно прибавить поездку в марте 1926 года в Лондон,осенью 1929-го, весной 1932-го и летом 1936-го – в Брюссель с литературнымичтениями и в летние месяцы (не ежегодно) – отъезды на море. Чужие города МаринаИвановна воспринимала без особого интереса, море не любила; будучи«рождённым пешеходом», любила прогулки по медонским лесам. Во Францииона заявила о себе быстро и энергично, шестого февраля 1926 года в одном изпарижских клубов состоялся её литературный вечер, принесший ей триумф иодновременно зависть и нелюбовь очень многих из эмигрантских литературныхкругов, почувствовавших в ней силу, а главное независимость. А вскоре в печатипоявился трактат-эссе – «Поэт о критике», в котором Цветаева в остроумной,парадоксальной форме излагала свои воззрения на то, кем должен быть критик.Истинный поэт, по мнению Цветаевой, это – «равенство дара души иглагола». Неудивительно, что статья «Поэт о критике» сильноуязвила литераторов («кто в эмиграции не пишет критики?» – ироническиспрашивала Цветаева). Марина Ивановна не только не была «дипломатом»,но и сознательно шла на конфликт с не понравившемся ей литературным зарубежьеми никогда не присоединилась ни к одной

                                                                                                                    9

/>группировки. Мысленноона не покидала поэтов, оставшихся в России; ещё в Берлине читала на вечерепроизведения Маяковского и перевела на французский язык его стихотворение«Сволочи»; в Чехии написала реквием Брюсову; в начале 1926 годазадумала поэму на кончину Есенина, но так и не осуществила замысел. Продолжалапереписку с Пастернаком, которая для неё была романтическим уходом от прозы,скудности жизни, от «людских косностей», не перестававшихпреследовать её…   Весною 1926 года Пастернак заочно познакомил Цветаеву сРайнером Мария Рильке, — поэтом, перед которым она преклонялась издавна. Таквозник эпистолярный «роман троих» – «Письма лета 1926года», изданные во многих странах.  Смерть так никогда и не увиденногоРильке, последовавшая почти в канун нового, 1927 года, глубоко потряслаЦветаеву. Она откликнулась большим стихотворением-реквиемом«Новогоднее», затем «Поэмой Воздуха».

Большинствопроизведений, которые писала Цветаева на чужбине, как правило, выходило в свет.Важна была добрая воля двоих-троих людей, связанных с журналом или газетой,которые её печатали. Ещё с чешских времён в распоряжении Цветаевой был пражскийжурнал «Воля России»; во Франции её печатал журнал «Современныезаписки» и менее охотно газета «Последние новости». Не считаянескольких других, временно возникавших печатных изданий, они были её главнойопорой. Скромные гонорары не могли, конечно, удовлетворить нужды семьи. МужЦветаевой уже с конца двадцатых годов, постепенно всё более и более принимаявсё, что происходило на родине, стал мечтать о возврате домой и хлопотать (в1931 году) о советском гражданстве; он метался от одного занятия к другому, былактёром статистом в кино, одно время занимался журналистикой, — деньги былислучайные и малые. Чешская стипендия подходила к концу; в течение несколькихлет для Марины Ивановны был организован своего рода фонд помощи; две-три болееили менее состоятельные дамы, во главе с С. Н. Андрониковой-Гальперн, собиралиежемесячно  для неё небольшую суму, и Цветаева без обиняков могла напомнить об«иждивении», поторопить… И, наконец, время от времени выручалилитературные вечера-чтения; тогда несколько билетов распространялись по дорогойцене; был в этом унизительный оттенок, который Цветаева ощущала, но вынужденабыла претерпевать; эти деньги ей с детьми обеспечивали (впрочем, далеко невсегда) летний выезд на море.  Во Франции ей многое не нравилось – как ненравилось бы, безусловно, на любой другой чужбине. В письмах к А. Тресковойона, забыв былые невзгоды, с нежностью вспоминала Прагу, потому что Прага быладалеко, в мечте… Она чувствовала себя ненужной, чужой всюду – несмотря на точто у неё были знакомые и даже друзья, помогавшие ей. «В Париже и тенимоей не останется»,  — писала она в тридцатые годы.  И сам характер еёменялся; всё сильнее одолевали заботы, не оставалось времени «начувства», как она говорила;

                                                                                                                 10

/>сердце остыло, душауставала. Сергей Эфрон всё больше тянулся к Советскому Союзу; приблизительно  вначале тридцатых годов он сделался одним из активных деятелей организованного«Союза возращения на родину». Цветаева же упорно оставалась вневсякой политики, культивировала в себе неистребимую верность обречённым ипогибшим. По старым дневникам мужа, остывшего, по её собственным словам, кпережитым событиям, связанным с его белогвардейским прошлым, она написала поэму«Перекоп» (1929 г.), которую так и не напечатала, затем несколько летработала над большой «Поэмой о царской семье» – по многочисленнымисточникам и слышанным рассказам, работала с обречённым сознанием, что эта вещь«не нужна не кому». Поэма, за исключением начальной главы«Сибирь», по-видимому, не сохранилась. В 1930 году Цветаева написаластихотворный реквием на потрясшую её кончину Маяковского. Она не переставалаотноситься к нему с уважением и восхищением; в 1928 году, наперекор эмигрантскойполитической шумихи, приветствовала его по случаю приезда в Париж. СмертьМаяковского Цветаева трактовала прямолинейно: певец революции, «передовойбоец» из-за несчастной любви по-старинному пальнул в себя, словнодворянский сынок: «Правнуком своим проживши, кончил – прадедомсвоим». Оплакивая поэта, Цветаева выражала трагизм собственногосуществования «в мире сём». Кончина Маяковского для неё –«чистая смерть. Всё, всё, всё дело – в чистоте». И ещё: «Силасмерти Маяковского в том, что он умер в полной силе на высоте дара исудьбы».  Марина Цветаева была истинно великим и действительным другомпоэтов. Её бескорыстнейшее преклонение перед собратьями по «святомуремеслу – Поэзии», помноженное на страстность защиты их от вульгаризации иоболгания, — было редчайшем даром. Свидетельство тому – знаменитые стихиПушкину (1931), в которых великий поэт предстаёт не «прилизанным» имирным, а бунтарём. "…Пушкинский мускул На кашалотьей Туше судьбы – Мускулполёта, Бега, Борьбы". Создавая своего Пушкина, Цветаева бросала вызоввсяческим лицемерам от литературы – всех стран и времён, а также предостерегалабудущих вершителей литературных судеб:

Не поручать палачампохорон

Жертв, цензорам –погребенья

Пушкиных…

                                                                                            11

/>                                                   Глава II

В тридцатые годыглавное место в творчестве Цветаевой стала занимать проза. Причиною перехода напрозу была совокупность многих обстоятельств, «бытовых» и«бытийных», внешних и внутренних. Сама Цветаева несколько прямолинейнозаявляла: Эмиграция делает меня прозаиком", — она имела в виду, чтостихотворные произведения труднее устроить в печать, над ними дольше и труднееработать («Стихи не кормят, кормит проза»). С другой стороны, онапризнавалась, что у нее становилось все меньше душеного времени, «временина чувства», а чувство как раз требует силы и времени; прозаическая жевещь создаётся быстрее. И еще говорила о том, что поэт в ней«ревнует» к прозаику и наоборот. Как бы там ни было, Цветаева проделалана чужбине тот же путь, что и  многие русские писатели, например, Бунин,Куприн, Зайцев, Шмелев, Набоков; они — каждый по-своему — чувствовали себяодиноко, отъединённо от эмигрантской действительности, от литературной и прочейсуеты, и всеми помыслами обратились вспять к прошлому, к «истокамдней». Происходило это по-разному, но устремления были одинаковы. УЦветаевой они вызывались двумя причинами. Уйдя «в себя, в единоличьечувств», она хотела «воскресить весь тот мир», канувший в небытие,милый ее сердцу на расстоянии прошедших лет мир, который создал, вылепил ее — человека и поэта. Так родились «Отец и его музей», «Мать имузыка», «Жених», «Дом у Старого Пимена» и другиепроизведения тридцатых годов, условно причисляемые к автобиографической прозе,- условно, ибо практически вся цветаевская проза носила автобиографическийхарактер. Печальные события — кончины современников, которых Цветаева любила ичтила, — служили другими поводами, вдохновлявшими поэта на очерки-реквиемы. Такпоявились «Живое о живом» (Волошин), «Пленный дух» (АндрейБелый), «Нездешний вечер» (Мих. Кузмин), «Повесть оСонечке» (С. Я. Голлидэй), написанные в 1932- 1937 годах.

Особняком стояла«пушкиниана» Цветаевой — очерки «Мой Пушкин» (1936),«Пушкин и Пугачев» (1937). Они тоже автобиографичны, особенно первый,- но, конечно, главный их герой — вечно современный, живой, неотразимый,цветаевский и всемирный Пушкин...

Наконец,творческий темперамент не оставлял Цветаеву равнодушной к проблеме поэта, егодара, призвания, поэта и современности. Статьи «Поэт и время»,«Искусство при свете совести», «Эпос и лирика современнойРоссии», «Поэты с историей и поэты без истории» — все онисоздавались в ие хе годы, и можно лишь поражаться

     12

/>огромной творческойэнергии Цветаевой. Но и это было еще не все. Еще смолоду Цветаева привыклавести дневники и писать письма,- там проявлялся ее дар эссиеста. Этот жанр онаочень любила: вольно располагающуюся мысль, смену ее поворотов, неожиданныеассоциации, афористическую  остроту, парадоксальность. За границей ей удалосьнапечатать несколько отрывков из своих старых дневников: «О любви»,«О благодарности», «Отрывки из книги „Земные приметы“и другие клочки дневниковых записей, которые она почти не подвергала обработке.Свою жизнь, свои чувства и мысли она не таила; в поздние годы набело переписаланекоторые записные книжки увидеть их когда-нибудь в печати. Что же до писем, тоих Цветаева писала всю жизнь великое множества, и многие сперва писала начерно,в тетради, ибо придавали им литературное значение,- так, например, в первуюочередь — письмам к Пастернаку. Думается, если бы литературные обстоятельствабыли более благоприятные, она создала бы не один эпистолярный роман, подобие»Флорентийским ночам". Но с этим произведением, написаннымпо-французски, ее постигла неудача,- так же, как и с другими ее францезскимивещами — которые тоже созданы в тридцатые годы: «Письмо к амазонке»,«Чудо с лошадьми», «Отец и его музей», — ни одно не былонапечатано.

Вмногожанровой цветаевской прозе (мемуарной, литературно-критической,дневниковой, эпистолярной и т.д.) неизменно присутствовал поэт. Поэт диктовалравновесие мифа и реальности воспоминаниям, превращая их в высокохудожественныетворени; поэт передавал литературно-критическим статьям и эссе об искусстве ипоэзии высокую эмоциональную напряженность; наконец, поэт превращалэпистолярную прозу в истинные лирико-психологически, философские трактаты,черпая мысли и образы из стихов, чтобы наполнить ими письма (что видно,напимер, по «Флорентийским ночам»)...

Итак, втридцатые годы во Франции Марина Цветаева окончательно состоялась, сбылась какоригинальный и крупный прозаик. Лирические стихотворения по-прехнему былиредкими гостями в тетрадях поздней Цветаевой, но все же, вызванные внутреннейнеобходимостью, появлялась там. Так, была создана своеобразная ода неразлучномуверному другу поэта — письменному столу — цикл  «Стол», без которогоне обходится ни один цветаевский сборник. В «Стихах к сыну» поэтнапутствовал будущего человека (ему пока семь лет): «Езжай, мой сын, всвою страну»,- ибо дети сами должны писать «повесть дней своих истрастей своих»; ведь «наша ссора — не ваша ссора! Дети! Сами творитебрань Дней своих». Цветева верила: СССР — страна будущего, страна детей,не отцов. Отцы — это вымирающее племя высоких, «не от мира сего»,бескорыстных душ, которым нет места в современности; им она, поэт, обязана всеюсвоей сущностью:

     13

/>                                

Поколенье!Я — ваша!

Продолженоезеркал.

Ваша — сутью и статью,

Ипочтеньем к уму,

Ипрезрением к платью

Плоти — временному!..

Допоследнего часа

Обращеннымк звезде -

Уходящаяраса,

Спасиботебе!

В«Стихах сироте» Цветаева величайшей страстностью выразила мысль отом, что человека держит на земле его необходимость другому. «Что для ока- радуга, Злаку — чернозем, Человеку — надоба Человека — в нем». Эта«надоба», по Цветаевой,- любовь. Так возвращалась она к своейзаветной теме… Надоба в человеке, надоба в поэте, в его стихах… Как и вюности, Цветаева провидела, что час ее пробьет только в будущем: «Не нужентвой стих — Как бабушкин сон.- А мы для иных Сносидим времен… А быть или нетСтихам на Руси — Потоки спроси, Потомков спроси». А сама Родина? Цветаевалюбила родину; одни эти строки: «Ты! Сей руки своей лишусь,- Хоть двух!Губами подпишусь На плахе: распрь моих земля — Гордыня, родина моя!» — говорят сами за себя.

Но,любя родину, стремилась ли Цветаева вернуться домой? Ответ на этот вопроснеодназначен; по стихам, письмам видно, как мучила ее эта проблема:«Можноли вернуться В дом, который — срыт?», «Той России — нету, Как и тойменя»; «Нас родина не позовет!». В письме к Тесковой:«Здесь я не нужна. Там я невозможна», и т.п. Двойственность ее натурыи судьбы состояла в том, что она, выражаясь ее же словами, была втянута внасильственный брак со своим временем. Ей не нравился ее век (как не нравилсябы любой другой, если б она в нем родилась). Она была поэтом, опережающим своевремя, но тянулась к уходящей эпохе. Пешеходом, не признающим автомобилей,«авионов», и вообще — «век турбин и динам». Читателем,презирающем газеты с их «злобой дня» (Кто победил на площади — Отомне думай и не ведай"). Ее нет современности было, по существу, порожденосовременностью же. «Глядел назад, а шел впред»,- писала она.

     14

/>Больше того: поцветаевскому творчеству можно изучать ту историческую реальность, в которой онажила и которая — хотел того или не хотел

поэт, — уже была внем самом. Что до возвращения на родину, Цветаева знала одно: если ее муж тудапоедет, она последует за ним, как в 1992 году последовала к нему за границу.

Времямежду тем шло, и в марте 1937 года дочь Цветаевой Ариадна, исполненнаярадостных надежд, уехала в Москву. Все лето Цвеаева напряженно работала: писалаочерк «Пушкин и Пугачев» и «Повесть о Сонечке». А осеноюсудьба всей семьи круто повернулась. Сергею Эфрону, продолжавшему своюдеятельность в Союзе возвращения в СССР, пришлось, в связи с участием в одномполитическом детективе, спешно и тайно уехать в Москву. По поводу этого отъездав заграничной прессе было много шуму… Марина Ивановна осталась с Муром. Ихотъезд был, таким образом, предрешен. Состояние Марины Ивановны былотруднейшим; больше полугода она ничего не писала: «Нет душевного (главногои единственного) покоя, есть — обратное». Осенью переселилась из Ванва в парижскуюгостинизу. «Я — страшно однинока,- сетовала она.- Из всего Парижа — толькодва дома, где я бываю, остальное все — отпало». Она гоовила к отправкесвой архив: переписывала ранние стихи, попутно дорабатывая их, уничтожаянаиболее слабые, делая комментирующие пометы. Некоторые произведения нерискнулу везти, оставила на хранение знакомым; приводила в порядок могилу семьиЭфронтов на Монпарнасском кладбище.

Сентябрьскиесобытия 1938 года вывели Цветаеву из творческой немоты. Нападение гитлеровцевна Чехословакию вызвало в ее сердце гнев и негодование,- и хлынула лавинаантифашистских «Стихов к Чехии». Теперь Цветаева ревностно следила загазетами, слушала радио, реагировала на политические события.  Верила:«Россия Чехию сожрать не даст»- и с горячей любовью воспевала неотдельного человека и любовь к нему, а героический страдающий народ ипрекрасную страну, в которой некогда нашла приют. Циклы «Сентябрь» и«Март» «Стихов к Чехии» образовали своего рода лирическоеединое произведение. То была «лебединая песнь» Марины Цветаевой начужбине. Летом 1939 года подготовка к отъезду приняла спешный характер:последние «переписка, разборка, укладка». И последние письма. Из них- от 8 июня — поэту А.С.Гингеру, в котором читаем: «Жаль уезжать, но этоподготовка — к другому большому отъезду, кроме того я с первой минуты знала,что уеду». А в конце:«И Муру будет хорошо. А это для меня — главное.(Стихам моим — всегда будет хорошо)». 12 июня 1939 года Марина ИвановнаЦветаева уехала в СССР.

                                                                                                                        15

/>                                                                    Глава III

ВМоскву Цветаева с сыном приехали 18 июня.  Ее семья наконец воссоединилась; всевместе жили в  подмосковном поселке Большево. Но это последнее счастье длилосьнедолго: в августе арестовали дочь, в октябре — мужа Цветаевой. Она с сыномскиталась по чужим углам: снимала комнату в Голицыне, переменила три жилья вМоскве. Ездила с передачами Але и Сергею Яковлевичу; тряслась над хрупкимздоровьем Мура; вызволяла прибывший из Франции багаж, который задерживали целыйгод… И занималась переводами — францзского, немецкого, английского,грузинского, болгарского, польского и других языков. Она совершала

истинно подвижнический труд, работая стем же самоотречением, как если б это были ее оригинальные стихи. Слова:«Я перевожу по слуху — и по духу (вещи). Это больше, чем смысл»- былиее девизом в работе. В черновых тетрадях — бесчисленное количество вариантов и, по обыкновению, разногорода записи. Вот одна: «Я отродясь, как вся нашасемья — была избавлена от этих двух (понятий): слава и деноги… (Добрая слава,с просто-славой незнакома. Слава: чтобы обо мне говорили. Добрая слава: чтобыобо мне не говорили — плохого. Добрая слава: один из видов нащей скромности — ився наша честность.) Деньги? Да плевать мне на них. Я их чувствую только, когдаих — нет… Ведь я могла бы зарабатывать вдвое больше. Ну — и? Ну, вдвое большебумажек в конверте. Но у меня-то остантся?.. Ведь нужно быть мертвым, чтобыпредпочесть деньги». По-прежнему, как и двадцать лет назад, она общалась смногими, но, как и прежде, все было лишь «людной пустошью» в еенеибывном одиночестве и горе, которое и доверить-то кому либо было рискованно.Однако «тайный жар» не угасал в ней, она все еще было способназажигаться от людей. Свидетельство тому — несколько прекррасных лирическийстихотворений, затерянных в переводческих тетрадях. Осенью 1940 годаГослитиздат вознамерился издать маленький сборик цветаевских стихов; МаринаИвановна, старательно и волнуясь (сохранились попутные записи об этом),составляла его… Сборник был отвергут К.Зелинским. Подробностей егопространной и враждбной рецензии, судя по ее записям, ей несообщили, она зналатолько: человек, в лицо ей хваливший ее стихи, объявил их«формалистическими»… В апреле 1941 года Марину Ивановну Цветаевуприняли в прояком литераторов при Гослитиздате. С фотографии на удостоверениисмотрит старая женщина (а ей всего сорок восемь!) с остиженными, не к лицузавитыми волосами и вымученной слабой улыбкой...

      16

/>Война засталаЦветаеву за переводом Федерико Гарисиа лорки. Работа была прервана; событияпривели поэта в состояние паники, беззумного страха за сына, полнойбезысходности. Тогда-то, вероятно, и начала слабеть ее воля к жизни… Восьмогоавгуста Цветаева с Муром уехала пароходом из Москвы в эвакуацию; восемнадцатогопрбыла, вместе с несколькими писателями, в городок Елабугу на Каме. Навис ужасостаться без работы. Надеясь получить что-нибудь в Чистополе, — где, восновном, находилсь эвакуированные московские литераторы, — Марина Ивановнасъездила туда, получила согласие на прописку и оставила заявление: «ВСовет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки воткрывающуюся столовую Литфонда. 26 августа 1941г.» (Столовая откроетсялишь в конце октября) Немного как будто бы обнадеженная, 28-го она вернулась вЕлабугу с намереням перебраться в Чистополь. А 31-го, в воскресенье, когда всеушли из дому, повесилась. И оставила три записки: Асеевым в Чистополь — чтобывзяли к себе Мура («Я для него больше ничего не могу и только его гублю…У меня в сумке 150 р.и если постараться распродать все мои вещи… А меня — простите — не вынесла»), людям, которых просила помочь ему уехать («Яхочу, чтобы Мур жили и учился. Со мною он пропадает»)- и сыну:«Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже нея. Люблю тебя безумно. Пойми, что я болше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала втупик».

Здесь,у последней черты, все чувства Марины Ивановны достигли своего абсолюта. Тоскаполнейшего одиночества и заброшенности; предстоящие впереди мрак и зима вглуши; трагическое ощущение собственной ненужности, ненадобы, беспомощности;роковое убеждени, что она ничего не умеет; паралич воли; страх за сына,которого она невольно втягивала в лабиринт отчаяния и безнадежности… Черезтри года Муру суждено будет погибнуть на войне. Разумеется, сын ни в коей мерене был виноват в смерти матери, как ошибочно писала Анастасия Цветаева. МаринаИванована Цветаева ушла из жизни, когда в ней погасли остатки последнейэнергии. Жизнь задувал этот огонь со всех сторон...

       17

/>Заключение.

Вот иокончена работа, в ней раскрыт трагизм Марины Цветаевой. Показанны сцены еёжизни, её переживания во время эмиграции. После долгих скитаний зарубежом еёвсё больше и больше тянет на родину, так как она оказалась «невостребованная» в Европе.

СмертьПоэта тоже входит в его бытие. А его бытие принадлежит Будущему.

ЭтоБудещее уже наступило. Творчеству Марины Цветаевой настал черед…

              18